Андрей Васильевич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы. Он не лечился, но как-то вскользь, за бутылкой вина, поговорил с приятелем доктором, и тот посоветовал ему про вести весну и лето в деревне. Сначала—это было в апреле-он поехал к себе в свою родную Коврннку и здесь прожил в уединении три недели; потом, дождавшись хорошей дороги, отпра вился на лошадях к своему бывшему опекуну и воспитателю Песоцкому, известному в России садоводу. Дом у Песоцкого был громадный, с колоннами со львами, на которых облупилась штукатурка, и с фрачным лакеем у подъезда. Старинный парк, угрюмый и строгий, разбитый на английский манер, тянулся чуть ли не на целую версту от дома до реки и здесь оканчивался обрывистым крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы; внизу нелюдимо блестела вода, носились с жалобным писком кулики, и всегда тут было такое настроение, что хоть садись и балладу пиши. Зато около самого дома во дворе и фруктовом саду было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду. Таких удивительных роз лилий, камелий, таких тюльпанов, всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным, как сажа, вообще такого богатства цветов Коврину не случалось видеть нигде в другом месте. Коврин приехал к Песоцким вечером в десять часов. Таню и ее отца Егора Семеновича он застал в большой тревоге. Ясное звездное небо и термометр пророчили мороз с утра, а между тем садовник Иван Карлыч уехал в город, и положиться было